Неточные совпадения
Трудно было дышать в зараженном воздухе;
стали опасаться, чтоб к голоду не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы на десять
кроватей, нащипали корпии и послали во все места по рапорту.
В то время как Левин выходил в одну дверь, он слышал, как в другую входила девушка. Он остановился у двери и слышал, как Кити отдавала подробные приказания девушке и сама с нею
стала передвигать
кровать.
Он сидел на
кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения мысли, думал. Но чем более он напрягал мысль, тем только яснее ему
становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство ― то, что придет смерть, и всё кончится, что ничего и не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Сонно улыбаясь, всё с закрытыми глазами, он перехватился пухлыми ручонками от спинки
кровати за ее плечи, привалился к ней, обдавая ее тем милым сонным запахом и теплотой, которые бывают только у детей, и
стал тереться лицом об ее шею и плечи.
— Ну вот, пускай папа посмотрит, — сказала Лизавета Петровна, поднимая и поднося что-то красное, странное и колеблющееся. — Постойте, мы прежде уберемся, — и Лизавета Петровна положила это колеблющееся и красное на
кровать,
стала развертывать и завертывать ребенка, одним пальцем поднимая и переворачивая его и чем-то посыпая.
Он
стал на колени возле
кровати, приподнял ее голову с подушки и прижал свои губы к ее холодеющим губам; она крепко обвила его шею дрожащими руками, будто в этом поцелуе хотела передать ему свою душу…
Он взял ее на руки, пошел к себе в нумер, посадил на
кровать и
стал раздевать.
Почти то же самое случилось теперь и с Соней; так же бессильно, с тем же испугом, смотрела она на него несколько времени и вдруг, выставив вперед левую руку, слегка, чуть-чуть, уперлась ему пальцами в грудь и медленно
стала подниматься с
кровати, все более и более от него отстраняясь, и все неподвижнее
становился ее взгляд на него.
Ее судороги
становились сильнее, голос звучал злей и резче, доктор стоял в изголовье
кровати, прислонясь к стене, и кусал, жевал свою черную щетинистую бороду. Он был неприлично расстегнут, растрепан, брюки его держались на одной подтяжке, другую он накрутил на кисть левой руки и дергал ее вверх, брюки подпрыгивали, ноги доктора дрожали, точно у пьяного, а мутные глаза так мигали, что казалось — веки тоже щелкают, как зубы его жены. Он молчал, как будто рот его навсегда зарос бородой.
В отчаянии я опустился на
кровать; мне ясно представилось, что,
стало быть, я теперь буду подслушивать, а уже по первым фразам, по первым звукам разговора я догадался, что разговор их секретный и щекотливый.
Но я ясно видел сквозь приотворенную дверь, что кто-то вдруг вышел из-за портьеры, за которой помещалась
кровать Татьяны Павловны, и
стал в глубине комнаты, за Татьяной Павловной. Машинально, инстинктивно я схватился за замок и уже не дал затворить дверь.
Али что не слышно мне дыханья ее с постели
стало, али в темноте-то разглядела, пожалуй, что как будто
кровать пуста, — только встала я вдруг, хвать рукой: нет никого на
кровати, и подушка холодная.
Вскочив в спальню и наткнувшись на
кровать, я тотчас заметил, что есть дверь из спальни в кухню,
стало быть был исход из беды и можно было убежать совсем, но — о ужас! — дверь была заперта на замок, а в щелке ключа не было.
Наконец я вдруг раздвинул портьеру и
стал умолять его положить ее на
кровать.
Он горел тускло и наконец
стал мерцать так слабо, что я почти ощупью добрался до
кровати и залез под синий кисейный занавес.
Вернувшись в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова
стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев на
кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее...
Воротился к себе на
кровать, лег да и думаю в страхе: «Вот коли убит Григорий Васильевич совсем, так тем самым очень худо может произойти, а коли не убит и очнется, то оченно хорошо это произойдет, потому они будут тогда свидетелем, что Дмитрий Федорович приходили, а
стало быть, они и убили, и деньги унесли-с».
Известие это смягчило матушку. Ушел молотить —
стало быть, не хочет даром хлеб есть, — мелькнуло у нее в голове. И вслед за тем велела истопить в нижнем этаже комнату, поставить
кровать, стол и табуретку и устроить там Федоса. Кушанье матушка решила посылать ему с барского стола.
Это столкновение сразу
стало гимназическим событием. Матери я ничего не говорил, чтобы не огорчать ее, но чувствовал, что дело может
стать серьезным. Вечером ко мне пришел один из товарищей, старший годами, с которым мы были очень близки. Это был превосходный малый, туговатый на ученье, но с большим житейским смыслом. Он сел на
кровати и, печально помотав головой, сказал...
Усталый, с холодом в душе, я вернулся в комнату и
стал на колени в своей
кровати, чтобы сказать обычные молитвы. Говорил я их неохотно, машинально и наскоро… В середине одной из молитв в усталом мозгу отчетливо, ясно, точно кто шепнул в ухо,
стала совершенно посторонняя фраза: «бог…» Кончалась она обычным детским ругательством, каким обыкновенно мы обменивались с братом, когда бывали чем-нибудь недовольны. Я вздрогнул от страха. Очевидно, я теперь пропащий мальчишка. Обругал бога…
Она не
стала пить чай, хотя отец и Ечкин каждый вечер ждали ее возвращения, как было и сегодня, а прошла прямо в свою комнату, заперлась на крючок и бросилась на
кровать.
Поцеловав меня, она ушла, а мне
стало нестерпимо грустно, я выскочил из широкой, мягкой и жаркой
кровати, подошел к окну и, глядя вниз на пустую улицу, окаменел в невыносимой тоске.
Приходила бабушка; всё чаще и крепче слова ее пахли водкой, потом она
стала приносить с собою большой белый чайник, прятала его под
кровать ко мне и говорила, подмигивая...
— А кто его знает… Мне не показывает. На ночь очень уж запираться
стал; к окнам изнутри сделал железные ставни, дверь двойная и тоже железом окована… Железный сундук под
кроватью, так в ем у него деньги-то…
Они надоедят всем; поверьте, придет время, когда они всем надоедят, и как бы теоретики ни украшали свои
кровати, люди от них бегать
станут.
Чаек подали, и девушки, облокотясь на подушечки,
стали пить. Сестра Феоктиста уселась в ногах, на
кровати.
И неожиданно, обняв за плечи и грудь Маню, она притянула ее к себе, повалила на
кровать и
стала долго и сильно целовать ее волосы, глаза, губы.
Стали раскладываться и устраиваться: стулья,
кровати и столы были привезены заранее.
Дальше — в комнате R. Как будто — все точно такое, что и у меня: Скрижаль, стекло кресел, стола, шкафа,
кровати. Но чуть только вошел — двинул одно кресло, другое — плоскости сместились, все вышло из установленного габарита,
стало неэвклидным. R — все тот же, все тот же. По Тэйлору и математике — он всегда шел в хвосте.
Зайдя в комнату, он бегло окинул прищуренными глазами всю жалкую обстановку Ромашова. Подпоручик, который в это время лежал на
кровати, быстро вскочил и, краснея,
стал торопливо застегивать пуговицы тужурки.
Свадебные хлопоты
стали приходить к концу. Калинович худой, как скелет, сидел по обыкновению на своей
кровати. Человек доложил ему, что пришел генеральшин Григорий Васильев.
Он
стал перепрыгивать без разбега через одну за другой
кровати, стоявшие ровным, стройным рядом, туда и обратно и еще один раз.
Много, много раз, таясь от товарищей и особенно от соседей по
кровати,
становился Александров на колени у своего деревянного шкафчика, осторожно доставал из него дорогую фотографию, освобождал ее от тонкого футляра и папиросной бумаги и, оставаясь в такой неудобной позе, подолгу любовался волшебно милым лицом.
Он до того струсил, увидав Шатова, что тотчас же захлопнул форточку и убежал на
кровать. Шатов
стал неистово стучать и кричать.
Прошло еще с полчаса — не спится, да и только. Зажгли свечу, спустили ноги с
кровати и сели друг против друга. Глядели-глядели — наконец смешно
стало.
Он мягким, но необыкновенно сильным движением усадил ее на
кровать и уселся с нею рядом. Дрожащими руками он взялся за ее кофточку спереди и
стал ее раскрывать. Руки его были горячи, и точно какая-то нервная, страстно возбужденная сила истекала из них. Он дышал тяжело и даже с хрипом, и на его покрасневшем лице вздулись вверх от переносицы две расходящиеся ижицей жилы.
И старик присел на краешек ее
кровати и начал пересказывать жене свою беседу с предводителем, а затем
стал жаловаться на общее равнодушие к распространяющемуся повсеместно в России убеждению, что развитому человеку «стыдно веровать».
И вот теперь Матвею показалось, что перед ним этот самый человек, только что снявший рабочую блузу и сидящий за книгой. Он так удивился этому, что
стал протирать глаза.
Кровать под ним затрещала. Нилов повернулся.
«Вор! Максим!» — сообразил Кожемякин, приходя в себя, и, когда вор сунул голову под
кровать, тяжело свалился с постели на спину ему, сел верхом и, вцепившись в волосы,
стал стучать головою вора о пол, хрипя...
«Помните, — писал он ему недавно, — что вы мне сказали в ту ночь, когда
стал известен брак бедной Елены, когда я сидел на вашей
кровати и разговаривал с вами?
Софья Николавна с горячностью обняла отца, целовала его иссохшие руки, подала ему образ,
стала на колени у
кровати и, проливая ручьи горячих слез, приняла его благословение, «Батюшка! — воскликнула с увлечением восторженная девушка, — я надеюсь, с божьею помощью, что чрез год вы не узнаете Алексея Степаныча.
Я лег на поставленную вторую
кровать и тотчас закрыл глаза. Тьма
стала валиться вниз; комната перевернулась, и я почти тотчас заснул.
— Здорово, Марка! Я тебе рад, — весело прокричал старик и быстрым движением скинул босые ноги с
кровати, вскочил, сделал шага два по скрипучему полу, посмотрел на свои вывернутые ноги, и вдруг ему смешно
стало на свои ноги: он усмехнулся, топнул раз босою пяткой, еще раз, и сделал выходку. — Ловко, что ль! — спросил он, блестя маленькими глазками. — Лукашка чуть усмехнулся. — Что, аль на кордон? — сказал старик.
Андрей Ефимыч все понял. Он, ни слова не говоря, перешел к
кровати, на которую указал Никита, и сел; видя, что Никита стоит и ждет, он разделся догола, и ему
стало стыдно. Потом он надел больничное платье; кальсоны были очень коротки, рубаха длинна, а от халата пахло копченою рыбой.
— Что-о? «Вы»? Да он ревнивый!.. — с удовольствием воскликнула женщина и, со смехом вскочив с
кровати,
стала занавешивать окно, говоря: — Ревнивый — это хорошо! Ревнивые любят страстно…
— Он и ту жену тоже так… — заговорила Маша. — За косу к
кровати привязывал и щипал… всё так же… Спала я, вдруг
стало больно мне… проснулась и кричу. А это он зажёг спичку да на живот мне и положил…
Он спустил с
кровати голые ноги и
стал рассматривать пальцы, шевеля ими.
Два месяца Спирька живет — не пьет ни капли. Белье кой-какое себе завел, сундук купил, в сундук зеркальце положил, щетки сапожные… С виду приличен
стал, исполнителен и предупредителен до мелочей. Утром — все убрано в комнате, булки принесены, стол накрыт, самовар готов; сапоги, вычищенные «под спиртовой лак», по его выражению, стоят у
кроватей, на платье ни пылинки.
Через минуту она, совсем раздетая, перешла комнату и, упав в постель, велела унести свечу. Но чуть Ольга вышла, бабушка постучала ей в стену. Ольга возвратилась и
стала в ногах
кровати. Княгиня, не оборачиваясь от стены, проговорила...
Г-жа Петицкая, разумеется, повиновалась ей, но вместе с тем сгорала сильным нетерпением узнать, объяснился ли Миклаков с княгиней или нет, и для этой цели она изобретала разные способы: пригласив гостей после чаю сесть играть в карты, она приняла вид, что как будто бы совершенно погружена была в игру, а в это время одним глазом подсматривала, что переглядываются ли княгиня и Миклаков, и замечала, что они переглядывались; потом, по окончании пульки, Петицкая, как бы забыв приказание княгини, опять ушла из гостиной и сильнейшим образом хлопнула дверью в своей комнате, желая тем показать, что она затворилась там, между тем сама, спустя некоторое время, влезла на свою
кровать и
стала глядеть в нарочно сделанную в стене щелочку, из которой все было видно, что происходило в гостиной.